ГУПП «Полигон «Красный Бор»» расположен в Ленинградской области, в 30 км от Петербурга. И подчинен он тоже Петербургу. Полигон занимается обезвреживанием и захоронением опасных отходов химической, медицинской и прочих промышленностей. Он открылся в 1969 году, и с тех пор в его котлованах накопилось примерно два миллиона тонн токсичных веществ. Сегодня полигон переполнен, новые отходы ему принимать запрещено.

Официально это предприятие носит статус «природоохранное», но вместо охраны природы оно ей вредит.

Согласно исследованию ФГУП «НИИ Гигиены, профпатологии и экологии человека» ФМБА России, сделанному в 2014 году, полигон «Красный Бор» в течение долгих лет выбрасывал в атмосферу 35 видов вредных веществ: бензопирен, диоксин, пятиокись ванадия, формальдегид, свинец, кадмий, ртуть и другие. Сточные и ливневые воды за пределами полигона постоянно были загрязнены опасными для жизни химическими соединениями. В разные годы фиксировались превышения ПДК фенола – до 3800 раз, бензола – до 120 раз, кадмия – до 75 ПДК. В почвах населенных пунктов, расположенных вблизи полигона, отмечалось превышение бензопирена на 2000 процентов.

Сегодня санитарно-защитная зона полигона составляет 3 км. Говорят, что внутри нее жить нельзя, – из-за сильного загрязнения. Но люди там все равно живут. Деревни и поселки, оказавшиеся внутри 3-километровой зоны, были основаны еще в XVIII веке: расселять их при строительстве могильника не стали. Просто запретили новое строительство и прописку – в надежде, что население со временем само вымрет. Но оно не вымерло.

В санитарно-защитной зоне расположены деревни Перевоз, Мишкино, Феклистово, часть города Никольское и поселка Красный Бор, а также множество садоводств. По словам местных, жизнь в зоне в последние годы заметно оживилась.

Одна голова хорошо, а две хуже

В деревне Перевоз (1,5 км до полигона) три улицы и больше двухсот домов. Свое название она получила за то, что еще в петровские времена была основана на перевозе через реку Тосна. Но на карте ее нет. Деревню формально присоединили к городу Никольское, расположенному за рекой, после чего про нее почти забыли. Там нет магазина, почты, медпункта и дорог. Общественный транспорт туда не ходит. Местная жительница, 86-летняя Прасковья Бабакова, рассказывает, как выбирается за покупками

– Выхожу на улицу и подымаю руку. Хорошо если кто остановится. А нет – так целый день простоишь. Километра три тут до Никольского. Туда еще уедешь, а обратно – никак. Такси не хотят ехать, потому что дороги нормальной нет, – говорит Прасковья Семеновна.

У нее большой дом на берегу реки. Живет одна, хотя внуки-правнуки ее не забывают. Ни калитка во двор, ни двери в дом не заперты: нравы тут простые, чужие не ходят. Еще зимой пенсионерка затеяла перестраивать дом. Сама. Да здоровье подвело.

– Очнулась на полу: одна сторона от головы до пяток занемела. Ползала тут, как лягушка, – смеется она. Сейчас женщина уже бодра. – Ни к каким врачам я не обращалась. Сама хожу, сама всё делаю, и огород вот скоро сажать буду!

По ее словам, на деревенских огородах всегда рекордные урожаи.

– Все, что посажу, все растет! Грядки не копаю. Картошку не окучиваю. Весной глазки от клубней в землю бросаю, осенью с каждого по ведру картошки собираю. Да вот гляньте! – женщина выносит из кухни пару огромных картофелин размером с небольшой батон. Она с трудом удерживает их в руках. И это еще не самые крупные экземпляры.

Бабакова вспоминает, как славились своими урожаями поля совхоза имени Тельмана, простиравшиеся между деревней и полигоном «Красный Бор».

– Там все очень хорошо росло! Капуста – вот такая, – Прасковья Семеновна разводит руки. – Свекла была килограммов до восьми одна штука, а морковь – в локоть величиной.

Эти истории можно было бы принять за байки, если бы не гигантские картошки в ее руках.

По словам Бабаковой, в советское время у жизни вблизи полигона были свои плюсы – местные получали за вредность разные льготы. Но при этом было запрещено прописываться в деревню. В 1990-е в Перевозе было 135 домов. Потом льготы за вредность отменили – наверное, местность перестала считаться вредной, потому что в деревне, как грибы, начали расти новые дома.

– Сейчас приезжих вообще стало очень много: и продают, и покупают. И не абы как строятся, а все дома двухэтажные, – замечает она.

Деревня и правда не выглядит заброшенной. За новыми заборами много новых домов, прянично торчащих среди приземистых старых изб.

Раньше в деревне держали много скотины, сейчас крупного скота ни у кого нет, лишь несколько коз у старожилов. У Бабаковых прежде была корова. Ее пришлось зарезать после одного странного случая.

– Теленок у нее родился. Сам-то один, а головы у него две: одна побольше, другая поменьше, и вместе срослись. Теленок мертвый оказался. Никому мы об этом не сообщали, и никто этим не интересовался, – отрезала Бабакова. Не хочет больше вспоминать об этой истории.

Хотя, по ее словам, в деревне были похожие случаи и среди овец.

С огорода Прасковьи Семеновны открывается вид на реку и строящиеся на другом берегу многоэтажки. Квартиры там нарасхват. До метро всего полчаса на маршрутке, а цены на жилье почти в два раза ниже, чем в Петербурге. Эти новостройки тоже попадают в санитарно-защитную зону, но про полигон токсичных отходов риелторы покупателям не говорят.

Как рассказал «Городу 812» депутат города Никольское Виктор Павлов, если на полигоне что-нибудь горит, то дым обычно относит в сторону Никольского – такая тут роза ветров. И новые многоэтажки стали ловушкой для этого дыма.

И сейчас в «Красном Бору» есть чему гореть: несколько котлованов заполнены нефтянкой. Испарения от открытых котлованов с химикатами также относит на Никольское. По словам Павлова, решения о рекультивации полигона принимались несколько раз в разные годы. Но ни одно из них не выполнено. Еще в начале 1990-х Владимир Путин, работая в мэрии СПб, направил обращение в Правительство РФ с просьбой выделить средства на строительство экспериментального предприятия по обезвреживанию токсичных отходов «Красного Бора», так как он представляет угрозу для Петербурга. Было выделено от полутора до трех миллиардов рублей. Деньги освоили. И – ничего…

Когда мы уезжали из Перевоза, Прасковья Семеновна кричала вслед из ворот:
– Напишите, чтобы дорогу к нам сделали!

Дома без улицы

От деревни Мишкино до полигона «Красный Бор» около километра, до Петербурга по трассе 27 км. В Мишкине всего одна улица, поэтому названия у нее нет и адреса у домов короткие. Например: Мишкино, дом 1. Всего домов – двадцать два.

Мишкино было основано в XVIII веке, к 2007 году его население сократилось до пяти человек. Сегодня постоянно прописанных уже более тридцати, а летом – вместе с дачниками – деревенская популяция переваливает за сотню. На улице много новостроев. Жилье здесь стоит недорого: за миллион рублей можно купить зимний дом с большим участком. Раз в неделю, по пятницам, в Мишкино приезжает автолавка: продают макароны, конфеты, хлеб, консервы. Мишкинцы любят свою деревню.

Согласно отчету ФГУП «НИИ ГПЭЧ», в почве Мишкина фиксировалось повышенное содержание бензопирена (высокотоксичного канцерогена), в 20 раз выше допустимого. Но местные жители об этом знать не хотят. Топят печки дровами, пьют воду из колодцев, пасут коров и собирают дары леса практически на полигоне.

– У нас старики долго живут! Например, старосте Янине Сигизмундовне 92 года. А молодые помирают: одного только вчера схоронили, – рассказывают старожилы, 87-летний Виктор Иванович и его 75-летняя супруга Галина Петровна.

Пожилая чета живет в деревне более тридцати лет. Держали лошадей, коров, стадо овец в три десятка голов и птицу. Сейчас из живности – только кот. Полигон «Красный Бор» они называют просто свалкой: в прежние времена это был секретный объект, и местные даже толком не знали, что там такое.

– Раньше, когда на свалке сжигали отходы и ветер был в нашу сторону, очень воняло. Мы им тысячи раз говорили: «Подождите хотя бы, чтобы ветер в лес дул!» Но они разве послушают! А кроме вони, жаловаться не на что. Сейчас и не пахнет даже, – говорит Галина Петровна.

На вопрос, много ли народу в деревне умерло от рака, начинает считать.

– Вот Анна Васильевна. Она в столовой работала, а столовская еда – это же отрава. От нее и рак. У другой женщины рак начался, оттого что родинку сковырнула. Третья тоже спину терла и родинку сковырнула, от этого и померла… – Галина Петровна задумалась и не смогла вспомнить остальных.

Старожилы Мишкина - 87-летний Виктор Иванович и 75-летняя Галина петровна называют полигон просто свалкой

Получилось, что примерно из полутора десятков коренных жителей как минимум каждый пятый умер от онкологии.

– Никто не знает, как этот полигон на кого действует! За грибами, ягодами мы туда в лес всегда ходили и ходим. И ничего – живы! К нам в деревне каждую весну из города приезжают и спрашивают дачу снять на лето. Я говорю: «А вы знаете, что рядом свалка?» «Ну и что? В городе хуже!» – отвечают, – смеется Виктор Иванович.

С окраины Мишкина виден лес, за которым находится полигон. По тающему апрельскому снегу туда тянется натоптанная тропа.

Мы играли трехбромистым бором

Многие жители зоны привыкли к полигону, как к родному. Некоторые вспоминают с ностальгией о тех временах, когда он работал. В советские времена на химической свалке – так в народе звался полигон – можно было добыть разный дефицит. Поблизости от химической располагалась еще одна свалка – бытовая. Туда вывозили отходы предприятий, которые местные жители также растаскивали по домам. На этих двух свалках кормились все окрестные деревни и поселки.

Житель Никольского Виталий Федоров, общественный помощник омбудсмена по Ленобласти, практически ровесник «Красного Бора». По его словам, он буквально вырос на полигоне.

– Раньше полигон не просто не охранялся – там вообще никого не было! Территория была полностью проходима. В детстве мы часто играли там в войнушку. Например, аэрозольные баллончики из-под лекарств «Олазоль» (от ожогов) и «Ингалипт» (от горла) лежали там кучами. Они выпускались в стеклянных бутылочках, покрытых сверху синим пластиком. Мы этот пластик срезали, бросали бутылки об камень, и они разбивались с громким хлопком, как бомбочки. Интересно! Еще мы играли с трехбромистым бором. Он был в небольших ампулах: если разбить одну, дым образовывался такой, что десять человек запросто могли спрятаться в этом тумане! Как те ампулы на нас действовали, никто не знает. На мое здоровье только один случай повлиял. Я нашел много бутылок с концентрированной азотной кислотой, дыхнул ее и фактически сжег себе слизистую. И теперь не переношу запаха уксуса – даже в кетчупе. У меня от него сразу кашель дикий начинается. Вообще, на полигоне было много удивительного! Например, мы таскали оттуда странную смолу: она была твердая, как камень, и при этом сумасшедше пахла ванилином. Что это было, я не знаю. Бабушка использовала ее как ароматизатор в туалете. Еще были такие черные гранулы, про которые мы даже сначала думали, что это порох. Мы их поджигали, а они при этом сильно увеличивались в размерах, превращаясь в большие черные сосиски. Ничего мы с ними не делали – просто интересно было. Еще мы носили домой с полигона таблетки – анальгин, аспирин, всякие другие. Все лекарства были в упаковках и не просроченные, – вспоминает Виталий Федоров.

По его словам, до сих пор в Никольском, и особенно в Перевозе, в каждом дворе есть по три-четыре синих пластиковых бочки с черными крышками. Это тоже подарки полигона.

– Я лично принес деду пять-шесть таких бочек, каждая литров на 150. Из-под чего они, никто не знает. Отец мой или дед ставили их в баню, ошпаривали кипятком, парили. Считалось, что после такой дезинфекции они становились чистыми. Но любой химик знает, что токсические вещества остаются даже на пластике и в минимальных количествах могут сильно влиять на здоровье, – говорит Виталий.

Несмотря на эти знания, многие жители по сей день квасят в синих бочках капусту, мочат яблоки или просто держат воду.

Виталий Федоров рассказал, как уже будучи взрослым, в начале 1990-х, стал свидетелем экологического беспредела: ртуть, не принятую на полигон, высыпали прямо на поле поблизости, лишь немного присыпав глиной. Такие нарушения совершались сотнями.

– Мало кто видел, а наши местные знают, как красиво сверкает на солнце ртуть, – говорит он. – Я наблюдал, как на полигоне утилизировались ртутные лампы. По технологии, их должны захоранивать в металлических контейнерах, потом заливать бетоном. Но их просто с грузовиков сбрасывали в котлованы: они там разбивались, и над полигоном стояли белые ртутные облака. Потом их относило куда-нибудь ветром – на соседние поля или деревни, – вспоминает он.

По словам Федорова, на бытовую свалку «Усть-Тосно», расположенную неподалеку от «Красного Бора», часто выбрасывали то, что не принимали на полигоне, а также отходы предприятий.

– Было много остатков клея «Момент» и стирального порошка, их привозили с завода «Эра» в Тосно. Порошок жители Никольского носили домой мешками. Тогда же в поселке появилось много клеевых токсикоманов. В детстве мы брали на этой свалке арабские (теннисные) мячики, которые тысячами как брак привозили с завода «Красный Треугольник». Еще можно было найти много хороших покрышек для мопедов, а еще – резиновых сланцев. Эти тапочки высились целыми горами: нужно было только подобрать по размеру и по паре – правый, левый. По 10–15 пар сланцев имелось, наверное, в каждом доме, – рассказывает Виталий Федоров.

Формально свалка «Усть-Тосно» сегодня закрыта, но она до сих пор не рекультивирована, и доступ к ней открыт. По словам Федорова, местные ее потихонечку раскапывают – ищут в основном цветные металлы. Раньше с Ижорского завода туда привозили латунь, медь и прочий цветмет. Сейчас иногда туда нелегально привозят отходы.

Что будет – неизвестно

После общения с жителями санитарно-защитной зоны складывается впечатление, что большинство из них не особо верят, что от полигона есть какой-либо вред.

– Это психология: люди стараются не думать о плохом. К тому же последние 15 лет власти нас постоянно успокаивают, что полигон вот-вот закроют и все будет хорошо, – говорит жительница поселка Красный Бор, экологическая активистка Виктория Маркова.

Она показывает документы – отчеты, исследования, тысячи страниц, посвященных полигону. По словам Марковой, исследования того, как влияет могильник на здоровье людей, живущих в зоне, проводились трижды в разные годы. Все они были выполнены в рамках попытки «Красного Бора» сократить свою санитарно-защитную зону с трех километров до тысячи метров. Но все эксперты сошлись во мнении, что полигон опасен.

Последнее исследование было выполнено ФГУП «НИИ Гигиены, профпатологии и экологии человека» в 2014 году. Обследовали детей из поселка Красный Бор. В волосах дошкольников обнаружили превышение (почему-то особенно у девочек) магния в 6 раз выше нормы, кальция – в 3 раза, марганца – в 5 раз, также избыток железа и свинца. По мнению ученых, причина кроется в питьевой воде: из кранов в детсадах Красного Бора течет жидкость, в которой превышено содержание железа до15 раз, марганца – до 11 раз выше ПДК.

«Количество здоровых детей не превышает 10%. Каждый третий требует дополнительного обследования и лечения в стационаре», – пишут ученые в отчете. Но затем в конце исследования делают противоположный вывод.

«Таким образом, влияние деятельности полигона «Красный Бор» на здоровье населения, проживающего в ближайших к полигону населенных пунктах (радиус 1–4 км), не выявлено», – говорится в отчете.

Такой лояльный к полигону вывод можно объяснить тем, что заказчиком отчета был сам ГУПП «Полигон „Красный Бор«».

Полигон – подведомственное учреждение Комитета по природопользованию Петербурга. К этому комитету у экологических активистов вообще много вопросов. Не только экологических. По словам экоактивистки Виктории Марковой, в конце прошлого года в ГУПП «Красный Бор» пришел новый директор, заказавший финансовый аудит предприятия.

– Это была первая за все годы проверка финансовой деятельности полигона. Она выявила вероятную недостачу в 860 миллионов рублей. Комитет по природопользованию не смог документально подтвердить, куда ушла такая огромная сумма. Мы подаем документы в Следственный комитет и Генеральную прокуратуру. В Генпрокуратуру мы уже отправили заявление18 марта, – говорит Маркова.

Активисты уверены, что решить проблемы, связанные с полигоном, можно только одним способом – его полной рекультивацией.

– В декабре прошлого года городской суд принял решение навсегда запретить ГУП «Полигон «Красный Бор»» прием отходов. Теперь органы власти Петербурга обязаны объявить о выводе этого объекта из эксплуатации, так как продолжать свою основную деятельность он не может. Но такого решения губернатором Петербурга не принято до сих пор. Вместо этого озвучиваются идеи: то про корейцев, которые хотят построить на месте полигона электростанцию, то про то, что его засеют травой, законсервируют, затянут котлованы с ядовитыми отходами пленкой, – говорит другой экоактивист, глава поселка им. Тельмана (расположенного менее чем в 5 км от «Красного Бора») Юрий Кваша.

По его словам, в 2016 году Комитет по природопользованию попросил еще 130 миллионов рублей из бюджета Петербурга на «первоочередные мероприятия» на полигоне. И получил их.
– Но ни в одном пункте тех мероприятий, на которые запрошено финансирование, не предусмотрено ни обследование полигона, ни создание проекта рекультивации. Вообще нет ни одного юридически закрепленного решения Смольного, касающегося дальнейшей судьбы полигона! Одни разговоры и расходование средств, – говорит Кваша.

А живущему рядом народу, как выяснилось, по большому счету, все равно – есть полигон или нет. Сроднились они с ним.

Елена РОТКЕВИЧ