Поэты нашего города от А до Я: ФРУМКИН Юлиан Иосифович

Сын видного ижорского металлурга И. А. Фрумкина. Инженер-металлург по образованию. Участник испытаний ядерного оружия на атомном полигоне «Новая Земля», ветеран войск особого риска. Первые публикации под псевдонимом «Рыбаков». Стихи и проза печатались в альманахах, антологиях, журналах: «XXI век», «Город-текст», «Реальность и субъект», «Звезда», «Акт», «Нева», «Слово/Word», «Ижорские берега», в юбилейном альбоме «Пушкинская, 10», «Из падения в полет» и других изданиях. Автор шести поэтических книг: «Время на вырост» (1994), «Преломление слова» (1999), «Лето Господне» (2003), «Эхо» (2007), «Ландшафт» (2009), «Дайте жизни оболочку» (2010; именно из этого сборника взяты публикуемые ниже стихи). Член редколлегий литературного альманаха «Ижорские берега» и литературно-художественного журнала «Острова» (Нью-Йорк, США). Член Международной Федерации Русских Писателей (IFRW). Лауреат премии журнала «Зинziвер» (2006). Живет в Колпине.

АНИЧНЫЙ МОТИВ

Между Ужасом и Страхом,

Между Сциллой и Харибдой

Чуешь вечный холод пахом,

Что и стыдно, и обидно.

Между Сциллой и Харибдой

Мы плывём, и длится, длится

Жизнь, на грани суицида,

По воде вязальной спицей…

Ни вперёд нам нету хода.

Ни назад нам хода нету.

Только хляби, только воды,

И в просвет полоска света.

Две стихии — Страх и Ужас,

Те, что с нами изначально,

Промыслу вернее служат.

Чем Добро и Зло. Фатально

Коду боли выбираем…

…путь Добра заказан людям.

Меж Добром и Злом мы будем

Выбирать, скорее, в Рае…

Будь ты знахарь, будь ты пахарь,

Будь ты вечности заложник, —

Жить меж Ужасом и Страхом

Может, разве что, — художник…

Под… сознательно, под… кожно,

мандельштамно и острожно

Дышит трубно, в Мессе Баха,

Жизнь, меж Ужасом и Страхом…

сорок лет спустя

любезным моим сослуживцам

на земле дикой на земле новой

я служил делу тайно жил словом

я смотрел в небо шел курить к печке

постигал службу прорастал к речи

я смотрел тихо бормотал глухо

и жужжал жадно как весной муха

бредил я ямбом говорил матом

и взрывал в небе так его атом

говорил в Бога говорил в душу

а меня трясли как в саду грушу

на земле новой на земле рваной

бредил я словом и дышал праной

и дышал прахом пополам с пылью

все грехи видно впереди были

лед вставал дыбом испарялась суша

прилетал ворон черный бред слушать

он смотрел косо он смотрел слепо

черный груздь рос уплывал в небо

сняв противогазы спецкостюмы скинув

истово закурим повалясь на спину

ни о чем не думать ничего не делать

вдоль меридиана вытянувшись телом

на проливе странном — маточкином шаре

где сойдясь под вечер мы картошку жарим

Ъ

мой ангел небесный оставил меня

за правым плечом пустота и зиянье

и этому нет никакого названья,

мой ангел небесный оставил меня

и ауры, враз, истончилась броня

достал до печёнок сквозняк созиданья

мой ангел небесный оставил меня

и этому нет никакого названья

минувшего духа глухая возня

исколет мне память на празднике жизни,

но только вот так, дух граня и кляня,

и нужно в России, в нелепой отчизне

задолго до ночи, до судного дня

среди суеты, на краю мирозданья

мой ангел небесный оставил меня

и этому нет никакого названья

ЧЁРНАЯ РЕЧКА

мы теперь до чёрной речки

доезжаем в полчаса

и не ёкают сердечки

и не плачут небеса

мимо Пушкина и мимо

всех киосков и ларьков

жизнь несёт неумолимо

из подземных сквозняков

нас на торжища на встречи

в Петербурге под землёй

где почти не слышно речи

Пушкин с нами, боже мой,

он стоит под полем брани

гонит ревность и тоску

каково ему молчанье

обезьяне и сверчку…

этих нет, а те далече

тяжка времени печать —

быть не речью, местом встречи,

и дантеса вечно ждать

ПАМЯТИ МАМЫ

Не шуршит в домах копирка.

Перестали вышивать:

Замки, девушек из цирка…

Крест, болгарский? — Не видать.

Ах, как прежде вышивали,

Вышивали — выживали.

После страхов той войны

Каждый вечер пяльцы брали,

Мулине и отдыхали

С абажуром тишины.

Сколько вышито подушек,

Занавесок, покрывал

После слёз, беды, теплушек —

Разве кто-нибудь считал?..

А как нитки подбирали? —

Этот тон, не этот тон…

Глубоко переживали,

Чтобы тёплым был бутон.

Там, в послевоенном мире,

Так хотелось красоты.

Хоть в бараке, хоть в квартире.

Чтоб везде — цветы, цветы…

Чтоб друг дружку все любили.

Чтоб никто не был убит —

Мелким крестиком крестили

Свой послевоенный быт…

Юлиан ФРУМКИН-РЫБАКОВ