Михаил Матренин. Крымские строфы

В этой подборке – стихи, написанные в Крыму, либо навеянные крымскими впечатлениями. Иллюстрации – мои фото, из которых я постарался отобрать те, где нет привычных «открыточных» видов.





* * *

Солнце мая
Роняет
С сонным звоном лучей своих стрелы
В светлый лес –
До небес
Всплеск зеленой листвы.
Отшумели дожди.
Очумело,
Еще неумело
Из разбухшей земли
Золотыми монетами света
Слепо лезут грибы,
Раздвигая лохмотья пожухлой травы.

…Пронеси этот день,
Где бы наша судьба ни скиталась,
Сквозь огни площадей,
Сквозь ночную тоску городов…
Знай, что в жизни моей
Некрасивых людей не осталось,
Точно так же, как нет
На земле некрасивых цветов.
И казалось: душа
Неподвластна пронзительным ветрам.
Гаснет столько надежд,
А она сквозь золу,
Лишь сумей полюбить,
Просияет таинственным светом,
Как весенний цветок,
Распускаясь навстречу теплу.


СТЕПНОЙ КРЫМ. ДЕТСТВО

Качалась лампочка на станции,
и вместе с ней
в ветвях акации качался
лес теней,

а паровоз дышал и разводил пары –
продергивать состав сквозь ночь и лето,
и заплывали в окна фонари,
скользя по спящим лопастями света, -

последние огни поселка,
где за последнею хатенкой
висел подсолнух, словно солнце,
что нарисовано ребенком.



Генуэзская крепость в тумане


ТОМ ВИРЛИРЛИ

…Над миром, прохладным и синим, огромное, в полгоризонта,
багровое солнце всходило, и он выходил из солнца,
оборванный, легкий, как птица, не мучась догадкой смутною,
что день этот не повторится, когда все надежды сбудутся,
была каменистой дорога, голубая и розовая,
и тень каждый камень втягивал в себя, как улитка рожки,
а город вставал из тумана, отчетливый, полупрозрачный,
и к небу легко взлетали колючие шпили и башни,
был звон колокольный внятен,
и травы росой умыты, и долго не высыхала роса на щербатых плитах.


* * *

Июльское небо ночью –
в соломинках палых звезд.
Дороги в пыль измолочены:
кончается сенокос,

качаясь, ползут мажары,
звенят голоса цикад,
и клочья сена висят
на зелени вишен старых.




Скала Сокол


АЛИБИ (отрывок)

Памяти Светланы Фарбер

4.
позволь я заверну тебе в дорогу
и неба и земли совсем немного
быть может легче время пролетит
в пути

лежит и дышит умирающая лодка
как вскрытая грудная клетка

смотри кто эти горы мощно так
лепил, что даже - вмятины от пальцев?

следить как ветер склоны обливает
ручьями закипающей травы

и снизу вверх по тополю прогонит
фонтаны алюминиевых звезд

и в тополе что взболтан как бутылка
не может успокоиться листва

5.
Прости, я знаю, что пора.
Останься здесь на миг,
на горном склоне. А потом
задвинем на засов
и эту землю, как пласты
дотла сгоревших книг,
и тень от бабочки, как тень
от солнечных часов.



Бухта в Балаклаве


* * *

...Станет небо седым, белесым,
будет солнце светить едва,
и лохмотьями ржавой жести
упадет с каштанов листва,
бахромою свесятся тучи
с голубого шатра небес,
тихий дождь, мой верный попутчик,
забредет в опустевший лес,
гулкий шум по вершинам прокатится, -
но дремоту стряхнуть невмочь,
и, как палый лист, по касательной
на траву спланирует ночь,
золотою спиралью расколется
в черных лужах свет фонаря,
и его рыжеватые волосы
осторожно потрогаю я…

Скройся, солнце, за тучи синие,
жаркой медью края их облей,
раскидай
прозрачные,
пыльные
стрекозиные крылья лучей,
вырви, лето,
с корнями молнию,
дробью капель дорогу примни,
шумной свежестью воздух наполни,
запоздалой грозой отгреми!..


* * *

Над лентой тропинки, плутающей в просеках,
над медленным черным ручьем
затихли леса, осененные осенью,
вкусившие горечь ее.
Деревья вздымают высокие факелы.
Лучи паутинок повисли.
И желуди желтыми каплями падают
в ладони морщинистых листьев.
Дыхание осени волосы трогает,
звенит, заблудившись в сухом камыше,
и что-то огромное, что-то огромное
свершается молча в душе,
и неуловим этот миг, когда розовый
кленовый листок вырезной
скользить начинает по чистому воздуху,
как санки с горы ледяной.



Мыс Меганом


НОЯБРЬ

Подгулявший ветер
теребит провода,
дверью грохает,
превращает
огромное зеркало пруда
в сотни крохотных,
разгоняет туч взъерошенный ворох,
в стогах шарит
и швыряет пригоршнями за ворот
капли-шарики.


* * *

Это было в степном поселке,
где под окнами в мелкой речонке,
омывая коряги черные,
между трав журчала вода,
длились ночи темно, обреченно,
и на крохотном водопаде
все дрожала, скользя и падая,
одинокая злая звезда.

О река, ты была наполнена
загустевшей прохладой полночи! –
псы цепные выли по-волчьи,
надрывались лягушки, сволочи,
льдинки тонкие тихо таяли,
зной струился, снега мели,
и, как сабля стальная, наискось
ты прошла сквозь годы мои.

И порою кажется: это
не простая река, а Лета,
равнодушная лента времени,
шевелящийся серый ремень,
где бегут, семеня коленями,
за мгновениями мгновения,
и бормочут невнятное, смутное,
и несут они столько мусора
по теченью…

А вечер светел,
и листва опадает с ветел,
и ложится листва на ветер,
как ложится на воду весло,
дремлют плавни, осокой заросшие,
угасает закат за рощею,
и что было плохого, хорошего, -
по течению унесло.



Севастополь


СИМФЕРОПОЛЬ

Людмиле Терпуговой

В последний раз мы в сонный дворик вышли.
Высокий свет горел в пустом окне.
Краснели земляничины огней
в невидимых суставах телевышки.
Из мглы вечерний город выступал.
Туман белесый над землею плавал
и на пальто в шерстинках застревал
мельчайшими, как манная крупа,
сверкающими шариками влаги.
Фонарь горел в переплетеньях веток.
Деревья мокро, глянцево светились.
Плясала золотая паутина
на вздрагивавшей пленке черных луж.

И тишина была тугой, как лук.

И обнимал нас призрачный, слепой,
чужими судьбами по крыши полный город,
где, наливаясь горькой желтизной,
пульсируют ночные светофоры,
повисшие над площадью пустой.


ВЕНЕРА

В час, когда в безмолвие
вечера морозного
улетают звонкие
стрелы - провода,
над ветвями черными,
над закатом бронзовым
расцветает синяя
льдистая звезда.



Голубая бухта


ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ

В который раз: и ломкая трава
в лохматом инее, как будто в соляных
озерах обросла шершавой коркой
в тяжелом, как рапа, растворе утра,
и радужное солнце января,
встающее в дыму, в больших столбах
мучительного розового света,
и дальний снег на дальних склонах гор,
и позабытое, пугающее чувство,
что никуда не надо торопиться.

Как выросли деревья у реки,
и виноград, и заросли малины
густыми стали, о, как тени длинны,
как облака прозрачны и легки.
Какое утро светится в окне,
за плечи трогает, как виснет над душою,
такое безмятежное, большое,
такое беспощадное ко мне.

Какое солнце крепнет каждый миг,
взбухая над цветочными горшками,
играя бликами в шкафу, меж корешками
давно прочитанных, давно забытых книг.

Крым, январь 1971


* * *

Зима - как рисунок тушью
на белом листе снегов.
И сонно. И солнце тусклое
затеряно меж облаков.
Но спят, в семенах свернувшись,
в себя корешки вобрав,
разливы весенних трав –
колеблющихся, цветущих...



Судак, Генуэзская крепость


* * *

Стучат, бегут апрельские дожди,
сбивая лепестки с цветущих вишен,
случайный луч, меж тучами пробившись,
вдруг зажигает капель огоньки,
что на ветвях цепочками повисли,
и светят серебристых тополей
стволы, отполированные влагой,
и травы распрямляются, легки –
и свешивают венчики в овраги,
вновь ощутив тяжелых капель плен...

А небеса черны до синевы,
а за стогами, за рекою шумной
такая зелень молодой травы,
что на нее смотреть нельзя, не щурясь.

Село Доброе, 1971



Тихий вечер


* * *

Запрокинь лицо в синеву,
и среди ее граней, разломов,
в беспокойно роящейся тверди,
в заоблачном пепле,
как пловец, погружаясь
в ключи и потоки озона,
ты поймаешь стрижа,
выводящего быстрые петли.

Но далекой страны,
где живут добродушные мальвы,
где ручей, испугавшись шагов,
переходит на шепот,
где верблюжья колючка,
полынь и горячие камни,
так похожей на детство,
не сможешь коснуться душою.

Незнакомые звезды
выходят на пастбище ночи,
недоверчивый стриж
в холодеющем воздухе кружит,
незнакомые сны
осторожно идут стороною,
как олени, не веря,
что я к ним иду безоружным.



Закат над Евпаторией


ГРОЗА

Далеко. Ее ветер сносит.
Осторожно к нам подходя,
семенит паучок-сенокосец
посреди волоконец дождя.

На тонюсеньких ножках молний
не спеша, шатаясь, идет,
слабый звук, как тележку, гонит, -
то ли гром, то ли самолет…

Только ласточки хороводят,
издавая тревожный свист,
и в глубокий вираж уходят,
как на треке велосипедист.

Только воздух меркнет, клубится.
Это в мареве над головой
начинает вдруг шевелиться
и смещаться за слоем слой.

Это небо растет, клокочет,
через ямы ползет и рвы,
в белых башнях, графитных клочьях,
слабых проблесках синевы.

Это пляшет укроп в огороде.
Это ветер, скользнув по реке,
против ворса погладил воду,
завернул, как листву на ольхе.

Вот сейчас! Но пока - ни капли.
Лишь береза бледна, как мел.
Лишь земля так тревожно пахнет,
словно ливень уже прошумел.


* * *

…Когда же стемнело,
я расположился
в беседке с огнем,
и случайно открыл,
как много в ночи
перепонок и жилок,
пыльцы, хоботков,
и чешуек, и крыл…

Ночь грею свечой,
как огромный котел закопченный,
и ночь закипает…



Долина Салгира


* * *

Эти древние горы изрезаны солнцем,
перемолоты, как жерновами, веками,
и пасутся здесь белые камни – как овцы,
и далекие овцы – как белые камни.
Горизонт распахнулся, бесконечно глубок.
Дремлют села, свернувшись по-кошачьи в клубок.
Золотыми прожилками реки сверкают.

Незаметно погасли лиловые горы,
но сквозь дымную мглу до утра
будет слабо мерцать наш покинутый город
угольками ночного костра.
А над нами, над нашей палаткой, над городом
темно-синее небо высоким стеклом поднялось,
и застыли на нем облаков ледяные узоры
и снежинки далеких звезд.


ВРЕМЯ ПИЛИТЬ ЧЕРЕШНЮ

Просит мама черешню спилить.
Отжила свое. Больше не родит.
Сохнут ветви.
Вся в язвах и струпьях кора.
Мерно ходит пила. Тень черешни
дрожит на чужом огороде.
Не упала б туда, на клубнику…
Отжила свое. Значит, настала пора.

Ствол пойдет на дрова
(ах, как пахнут опилки черешней!),
листья – козам… А будут ли лопать листву?
Это козы-то? Слопают!
…Вот и падает дерево
на траву.

Надо пень корчевать.
Ну и корни ветвятся!
Чтобы их подрубить,
их придется сперва подкопать.
Двадцать лет пролетело.
Неужто?
Действительно, двадцать.
Можешь кольца на пне
годовые
пересчитать.

Я сажал деревцо.
По весне зацвело оно белым.
Тоньше посоха или кларнета
был тогда его ствол.
Это шутка ли, милый, сказать -
двадцать лет пролетело!
Что утратил ты в эти года,
что нашел?

Разогнувшись, с ножовкой в руке,
ни к чему тебе снова,
отрешенно следя
за движением туч над собой,
проводить ту, идущую от
Заболоцкого или Толстого
параллель между жизнью деревьев
и жизнью людской.

Вот и все.
И лежит под дождем
много щепок кирпичного цвета
и опилки песочного цвета,
ветка с птичьим гнездом,
опустевшим, видать, еще летом,
и листва черепичного цвета…
Как покинутый дом.

И алеет забытая ягода,
что уже не скрыта листвой,
сладко-горькая,
горько-сладкая,
с пресной капелькой дождевой.



Весна


ИМЕНА ТРАВЫ

Зое Эзрохи

Кошки бродят в траве,
и горят их глаза
желтым светом янтарным
с черной трещинкой -
четким зрачком вертикальным.
Кошки бродят в кипрее, сурепке,
и кусают травинки пырея,
и подробно, подробно,
отчетливо вижу
все зубцы на листах одуванчика,
все прозрачные жальца крапивы,
все морщинки на строгом лице лопуха…

Словно зреньем кошачьим
и звериным чутьем наделен,
вижу влажный кирпич,
вижу листья роняющий клен,
ноздреватый цемент,
ржавой проволки злые изгибы…
О спасибо, спасибо
за зрение это, за слух,
обонянье, за счастье –
сорвать, между пальцев размять
сладкий листик люцерны,
горький лист молочая!
На обочине жизни,
на самом краю пустыря,
где никто не гуляет,
только кошки да я,
пробираясь в траве,
узнавая траву
и по имени величая.

1996


НОЧНАЯ БАБОЧКА

Вот она залетела на свет.
И петлист ее путь, и непрост,
И загадочен, словно для древних —
Блужданье планет
Среди звезд.

Все стучится она в потолок.
Словно крохотным посохом бьет.
Словно странник в широком плаще.
Словно вниз головою бредет.



В Новом Свете


ВОСПОМИНАНИЯ О НОВОМ СВЕТЕ

1.
Раз на мысе Капчик
Я присел на копчик
И следил, как в небе
Пролетает кобчик.

2.
Однажды в Шаляпинском гроте
С Лучано я пел Паваротти.
И публика мне и Лучано
Горячее «Браво!» кричала.

Успехом гордился я, братцы,
От счастья, как чайник, кипел…
Но вынужден все же признаться:
Там даже Шаляпин не пел!
2007